Наверно, я так и не смогу понять, как появляются эти дети.

Нет, технически я знаю. Поломанный ген плюс поломанный ген, 25% вероятности… Но ведь это так мало! Как это происходит?

Почему их так много? Нет, наверно, немного. Мало. Очень мало, они уникальны. Но какая-то штука вроде профессиональной деформации говорит мне: «почему же их так много?!» Ну пусть будет 350 на 144 миллиона — это много или мало?
Не сплю. Толкаю в бок дремлющего мужа: «а Пласт — это далеко от Челябинска?» — «Нет. За Южноуральском, но перед Троицком. Маленький городок, вроде Еманжелинска. Я там был один раз». Я так и думала. У нас что ни город — то Еманжелинск. Двухэтажные домики, узкие улочки, два с половиной светофора, и пробки здесь только сливные в раковинах и серные в ушах. Тихий маленький городочек.

Вот какой он. И выстрелило. Прямой наводкой в самое сердце Пласта. Два часа ночи. Почему Пласт называется Пласт? Он такой же старинный, как Златоуст, или поновее?

Божечки, как же страшно-то. В тот раз было не так страшно, потому что я не знала, во что ввязываюсь. С тех пор много прошло.

Ничего. Это нормальный мандраж, без него и не получилось бы. А теперь спать. Я не люблю звонить, даже сон иногда теряю накануне звонка. Но завтра позвоню маме очень редкого ребёнка, которых почему-то так много…
.
И я всё равно не смогу понять: ну как же эти дети случаются при таком маленьком проценте вероятности.

Посвящается февралю — месяцу орфанных (редких) заболеваний. День редких болезней отмечается 29 февраля.